На этом веб-сайте используются файлы cookie для обеспечения его корректной работы, повышения эффективности и предоставления лучшего сервиса.
Больше информации

Баклажки. Часть II.


        "Павликъ, мой двоюродный братъ, красивый, рослый мальчикъ, кадетъ Одесскаго корпуса, тоже былъ баклажкой. Когда я ушелъ съ Дроздовскимъ, он былъ у своей матери, но зналъ, что я либо въ Румынiи, либо пробираюсь съ отрядомъ по русскому югу на Ростовъ и Новочеркасскъ.
И вотъ ночью, послѣ переправы черезъ Бугъ, къ нашей заставѣ подошелъ юный оборванецъ. Онъ называлъ себя моимъ двоюроднымъ братомъ, но у него былъ такой товарищескiй видъ, что офицеры ему не повѣрили и привели ко мнѣ. За то время, какъ я его не видѣлъ, онъ могуче, по-мальчишески внезапно, выросъ. Онъ сталъ вышѣ меня, но голосъ у него смѣшно ломался. Павликъ ушелъ изъ дому за мной, въ отрядъ. Онъ много блуждалъ и нагналъ меня только на Бугѣ. Съ моей ротой онъ пошелъ въ походъ.
Въ Новочеркасскѣ мнѣ приказано было выдѣлить взводъ для формированiя 4-й роты. Павликъ пошелъ въ 4-ю роту. Онъ потемнѣлъ отъ загара, какъ всѣ, сталъ строгимъ и внимательнымъ. Онъ мужалъ на моихъ глазахъ. Въ бою подъ Бѣлой Глиной Павликъ былъ раненъ въ плечо, въ ногу и тяжело въ руку. Руку свело; она не разгибалась, стала сохнуть. Свѣтловолосый, веселый мальчуганъ оказался инвалидомъ въ восемнадцать лѣтъ. Но онъ честно служилъ и съ одной рукой. Едва отлежавшись въ лазаретѣ, онъ прибылъ ко мнѣ въ полкъ.
Не буду скрывать, что мнѣ было жаль исхудавшаго мальчика съ высохшей рукой, и я отправилъ его какъ слѣдуетъ отдохнуть въ отпускъ, въ Одессу. Тамъ была тогда моя мать. Павликъ весело разсказывалъ мнѣ потомъ, какъ мать, которой пришлось жить въ Одессѣ подъ большевиками, читала въ совѣтскихъ сводкахъ о бѣлогвардейцѣ Туркулѣ съ его «бѣлобандитскими бандами», которыхъ, по-видимому, порядкомъ страшились товарищи. Мать тогда и думать не могла, что этотъ страшный бѣлогвардеецъ Туркулъ былъ ея сыномъ, по-домашнему Тосей, молодымъ и, въ общемъ, скромнымъ штабсъ-капитаномъ.
Когда Павликъ открылъ моей матери тайну, что бѣлый Туркулъ есть именно я, мать долго не хотѣла этому вѣрить. Такой грозной фигурой малевали, честили и прославляли меня совѣтскiя сводки, что даже родная мать меня не признала.
Павликъ, вернувшийся изъ Одессы, былъ безъ руки не годенъ къ солдатскому строю, и я зачислилъ его въ мой штабъ. Тогда же по секрету отъ Павлика я представилъ его къ производству въ офицерский чинъ.
Въ одном бою, уже послѣ нашего отступленiя, я со своимъ штабомъ попалъ подъ жестокий обстрѣлъ. Мы стояли на холмѣ. Красные крыли сильно. Кругомъ взметывало столбы земли и пыли. Я зачемъ-то обернулся назадъ и увидѣлъ, какъ у холма легли въ жесткую траву солдаты связи, а съ ними, прижавшись лицомъ къ землѣ, легъ и мой Павлик. Онъ точно почувствовалъ мой взглядъ, поднялъ голову, сразу всталъ на ноги и вытянулся. А самъ началъ краснѣть, краснѣть, и слезы выступили у него изъ глазъ.
Вечеромъ, устроившись на ночлегъ, я отдыхалъ въ хатѣ на походной койкѣ; вдругъ слышу легкiй стукъ въ дверь и голосъ:
– Господинъ полковникъ, разрѣшите войти?
– Войдите.
Вошелъ Павликъ; всталъ у дверей по-солдатски, молчитъ.
– Тебѣ, Павликъ, что?
Онъ какъ-то встряхнулся и уже вовсе не по-солдатски, а застѣнчиво, по-домашнему, сказалъ:
– Тося, даю тебѣ честное слово, я никогда больше не лягу въ огнѣ.
– Полно, Павликъ, что ты…
Бѣдный мальчикъ! Я сталъ его, какъ умѣлъ, успокаивать, но только отпускъ въ хозяйственную часть, на кутью къ моей матери, тетѣ Сонѣ, какъ онъ называлъ ее, уб
ѣдилъ, кажется, Павлика, что мы съ нимъ такiе же вѣрные друзья и удалые солдаты, какъ и раньшѣ.
23 декабря 1919 года раннимъ утромъ Павликъ уѣхалъ къ своей тетѣ Сонѣ на кутью. Я проснулся въ утреннихъ потемкахъ, слышалъ его осторожный юный голосъ и легкiй скрипъ его шаговъ по крѣпкому снѣгу. Въ то студеное мглистое утро съ Павликом на тачанкахъ отправились въ отпускъ нѣсколько офицеровъ. Къ нимъ по дорогѣ присоединились двѣ бѣженки изъ Ростова, интеллигентныя дамы. Ихъ именъ я не знаю. Всѣ они беззаботно тащились по снѣгу и мерзлымъ лужамъ къ хозяйственной части.
По дорогѣ, на встр
ѣчномъ хуторѣ, устроили привалъ. Конюхи распрягли коней и повели на водопой. Тогда-то и налетѣли на нихъ красные партизаны. Одни конюхи успѣли вскочить на лошадей и ускакать. Къ вечеру обмерзшiе, окутанные паромъ, примчались они ко мнѣ въ Кулешовку и разтерянно разсказали, какъ напала толпа партизанъ, какъ они слышали стрѣльбу, крики, стоны, но не знаютъ, что съ нашими стало.
Ночью, въ жестокiй морозъ, съ командой пѣшихъ развѣдчиковъ и двумя ротами перваго батальона я на саняхъ помчался на тотъ хуторъ. Меня лихорадило отъ необычной тревоги. На разсвѣтѣ я былъ у хутора и захватилъ съ удара почти всю толпу этихъ красныхъ партизанъ.
Они перебрались въ нашъ тылъ по льду замерзшаго Азовскаго моря, можетъ быть, верстъ за сорокъ отъ Марiуполя или Таганрога. Нападенiе было такъ внезапно, что никто не успѣлъ взяться за оружие. Наши офицеры, женщины и Павликъ были запытаны самыми звѣрскими пытками, оглумлены всеми глумленiями и еще живыми пущены подъ ледъ.
Хозяйка дома, у которой остановился Павликъ, разсказала мнѣ, что «того солдатика, молоденькаго, статнаго да сухоруконькаго, партизаны обыскали и въ карманѣ шинели нашли новенькiе малиновые погоны. Тогда стали его пытать».
Кто-нибудь изъ штабныхъ писарей, зная, что я уже подалъ рапортъ о производствѣ Павлика въ офицеры, желая сдѣлать Павлику приятное, сунулъ ему на дорогу въ карманъ шинели малиновые погоны подпоручика.
Подо льдомъ никого не нашли. Много лѣтъ я молчалъ о мученической смерти Павлика, и долго мать не знала, что съ сыномъ.

Всѣмъ матерямъ, отдавшимъ своихъ сыновей огню, хотѣлъ бы я сказать, что ихъ сыновья принесли въ огонь святыню Духа, что во всей чистотѣ юности легли они за Россiю. Ихъ жертву видитъ Богъ. Я хотѣлъ бы сказать матерямъ, что ихъ сыновья, солдаты безъ малаго въ шестнадцать лѣтъ, съ нѣжными впадинами на затылкахъ, съ мальчишескими тощими плечами, съ дѣтскими шеями, повязанными въ походъ домашними платками, стали священными жертвами за Россию.
Молодая Россiя вся вошла съ нами въ огонь. Необычайна, свѣтла и прекрасна была в огнѣ эта юная Россiя. Такой никогда и не было, какъ та, подъ боевыми знаменами, съ дѣтьми-добровольцами, пронесшаяся въ атакахъ и крови сiяющимъ видѣнiемъ. Та Россiя, просiявшая въ огнѣ, еще будетъ. Для всего русского будущаго та Россiя, бѣдняковъ-офицеровъ и воиновъ-мальчугановъ, еще станетъ русской святыней."


Генералъ-майоръ Антонъ Васильевичъ Туркулъ «Дроздовцы въ огнѣ»

Фотографiя гимназическаго класса.
1913 годъ