«Онъ родился и выросъ въ деревнѣ, но гимназистомъ поневолѣ проводилъ весну въ городѣ, за исключенiемъ одного года, позапрошлаго, когда онъ, прiѣхавъ въ деревню на масленицу, захворалъ и, поправляясь, пробылъ дома мартъ и половину апрѣля. Это было незабвенное время. Недѣли двѣ онъ лежалъ и только въ окно видѣлъ каждый день мѣняющiеся вмѣстѣ съ увеличенiемъ въ мiрѣ тепла и свѣта небеса, снѣгъ, садъ, его стволы и вѣтви. Онъ видѣлъ: вот утро, и въ комнатѣ такъ ярко и тепло отъ солнца, что уже ползаютъ по стекламъ оживающiя мухи... вотъ послѣобедѣнный часъ на другой день: солнце за домомъ, съ другой его стороны, а въ окнѣ уже до голубизны блѣдный весеннiй снѣгъ и крупныя бѣлыя облака въ синевѣ, въ вершинахъ деревьевъ... а вотъ, еще черезъ день, въ облачномъ небѣ такiя яркiя прогалины, и на корѣ деревьев такой мокрый блескъ, и такъ каплетъ съ крыши надъ окномъ, что не нарадуешься, не наглядишься... Послѣ пошли теплые туманы, дожди, снѣгъ распустило и съѣло въ нѣсколько сутокъ, тронулась рѣка, стала радостно и ново чернѣть, обнажаться и въ саду и на дворѣ земля... И надолго запомнился Митѣ одинъ день въ концѣ марта, когда онъ въ первый разъ поѣхалъ верхомъ въ поле. Небо не ярко, но такъ живо, такъ молодо свѣтилось въ блѣдныхъ, въ безцвѣтныхъ деревьяхъ сада. Въ полѣ еще свѣжо дуло, жнивья были дики и рыжи, а тамъ, гдѣ пахали, — уже пахали подъ овесъ, — маслянисто, съ первобытной мощью чернѣли взметы. И онъ цѣликомъ ѣхалъ по этимъ жнивьямъ и взметамъ къ лѣсу и издалека видѣлъ его въ чистомъ воздухѣ, — голый, маленькiй, видный изъ конца въ конецъ, — потомъ спустился въ его лощины и зашумѣлъ копытами лошади по глубокой прошлогодней листвѣ, мѣстами совсѣмъ сухой, палевой, мѣстами мокрой, коричневой, переѣхалъ засыпанные ею овраги, гдѣ еще шла полая вода, а изъ подъ кустовъ съ трескомъ вырывались прямо изъ подъ ногъ лошади смугло-золотые вальдшнепы... Чѣмъ была для него вся эта весна и особенно этотъ день, когда такъ свѣжо дуло навстрѣчу ему въ полѣ, а лошадь, одолѣвавшая насыщенныя влагой жнивья и черныя пашни, такъ шумно дышала широкими ноздрями, храпя и ревя нутромъ съ великолепной дикой силой? Казалось тогда, что именно эта весна и была его первой настоящей любовью, днями сплошной влюбленности въ кого-то и во что-то, когда онъ любилъ всѣхъ гимназистокъ и всѣхъ дѣвокъ въ мiрѣ. Но какимъ далекимъ казалось ему это время теперь! Насколько былъ онъ тогда еще совсѣмъ мальчикъ, невинный, простосердечный, бѣдный своими скромными печалями, радостями и мечтанiями! Сномъ или, скорѣе, воспоминанiемъ о какомъ-то чудесномъ снѣ была тогда его безпредмѣтная, безплотная любовь. Теперь же въ мiрѣ была Катя, была душа, этотъ мiръ въ себѣ воплотившая и надо всемъ надъ нимъ торжествующая.»
«Митина любовь». Иванъ Алексѣевичъ Бунинъ.
Визитъ портретъ.
На лицевой сторонѣ: Свѣтопись Орелъ Волховская
Оборотъ чистый