Дѣтство.

1

При звукахъ, нѣкогда подслушанныхъ минувшимъ,

любовью молодой и счастьемъ обманувшимъ,

предъ выцвѣтшей давно, знакомою строкой,

съ улыбкой начатой, дочитанной съ тоской,

порой мы говоримъ: ужель все это было?

и удивляемся, что сердце позабыло;

какая чудная намъ жизнь была дана...

2

Однажды, грусти полнъ, стоялъ я у окна:

братишка мой въ саду. Богъ вѣсть во что играя,

клалъ камни на карнизъ. Вдругъ, странно замирая,

подумалъ я: ужель и я такимъ же былъ?

И въ этотъ мигъ все то, что позже я любилъ,

все, что извѣдалъ я -- обиды и успѣхи --

все затуманилось при тихомъ, свѣтломъ смѣхѣ

возставшихъ предо мной младенческихъ годовъ.

3

И вотъ мнѣ хочется въ размѣръ простыхъ стиховъ

то время заключить, когда мнѣ было восемь,

да, только восемь лѣтъ. Мы ничего не просимъ,

не знаемъ въ эти дни, но многое душой

ужъ можемъ угадать. Я помню домъ большой,

я помню лѣстницу, и мраморной Венеры

межъ оконъ статую, и въ дѣтской полусѣрый

и полузолотой непостоянный свѣтъ.

4

Вставалъ я нехотя. (Какъ будущiй поэтъ,

Предпочиталъ я сонъ действительности ясной.

Конечно, не всегда: какъ торопилъ я страстно

медлительную ночь предъ свѣтлымъ Рождествомъ!)

Потомъ до десяти, склонившись надъ столомъ,

писалъ я чепуху на языкѣ Шекспира,

а послѣ шелъ гулять...

5

Отдалъ бы я полмiра,

чтобъ снова увидать мiръ яркiй, молодой,

который видѣлъ я, когда ходилъ зимой

вдоль скованной Невы великолѣпнымъ утромъ!

Снѣгъ, отливающiй лазурью, перламутромъ,

туманомъ розовымъ подернутый гранитъ,--

какъ въ раннiя лѣта все нѣжитъ, все плѣнитъ!

6

Тревожишь ты меня, сонъ дальнiй, сонъ невѣрный...

Какъ сказоченъ былъ свѣтъ сквозь арку надъ Галерной!

А горка изо льда межъ липокъ городскихъ,

смѣхъ дѣвочекъ-подругъ, стукъ санокъ удалыхъ,

рябые воробьи, чугунная ограда?

О сказка милая, о чистая отрада!

7

Увы! Все, все теперь мнѣ кажется другимъ:

соборъ не такъ высокъ, и въ скверѣ передъ нимъ

давно деревьевъ нѣтъ, и ужъ шаровъ воздушныхъ,

румяныхъ, голубыхъ, всѣмъ вѣтеркамъ послушныхъ,

на сѣрой площади никто не продаетъ...

Да что и говорить! Мой городъ уж не тотъ...

8

Зато остались мнѣ тѣхъ дней воспоминанья:

я вижу, вижу вновь, какъ, возвратясь съ гулянья,

позавтракавъ, ложусь въ кроватку на часокъ.

Въ мечтаньяхъ проходилъ назначенный мнѣ срокъ...

Садилась рядомъ мать и мягко цѣловала

и пароходики въ альбомъ мнѣ рисовала...

Полезнѣй всѣхъ наукъ былъ этотъ мигъ тиши!

9

Я разноцвѣтные любилъ карандаши,

пахучихъ сургучей густыя капли, краски,

бразильскихъ бабочекъ и аглицкiя сказки.

Я чутко имъ внималъ. Я былъ героемъ ихъ:

какъ грозный рыцарь, смѣлъ, какъ грустный рыцарь, тихъ,

коленопреклоненъ предъ смутной, предъ любимой...

О, какъ влекли меня Ричард непобѣдимый,

свободный Робинъ Гудъ, туманный Ланцелотъ!

10

Картинку помню я: по озеру плыветъ

широкiй, низкiй челнъ; на немъ простерта дѣва,

на траурномъ шелку, средь бѣлыхъ розъ, а слева

отъ мертвой, на кормѣ, таинственный старикъ

сѣдою головой въ раздумiи поникъ,

и праздное весло скользитъ по влагѣ сонной,

межъ лилiй водяныхъ...

11

Глядѣлъ я, какъ влюбленный,

мечтательной тоски, виденiй странныхъ полнъ,

на блѣдность этихъ плечъ, на этотъ черный челнъ,

и нынѣ, какъ тогда, вопросъ меня печалитъ:

къ какимъ онъ берегамъ невѣдомымъ причалитъ,

и дѣва нѣжная проснется ли когда?

12

Назадъ, скорей назадъ, счастливые года!

Вѣдь я не выполнилъ завѣтов вашихъ тайныхъ.

Вѣдь жизнь была потомъ лишь цѣпью дней случайныхъ,

прожитыхъ безъ борьбы, забытыхъ безъ труда.

Иль нѣтъ, ошибся я, далекiе года!

Одно въ душѣ моей осталось неизмѣннымъ,

и это -- преданность виденьямъ несравненнымъ,

молитва ясная предъ чистой красотой.

Я ей не измѣнилъ, и нынѣ предъ собой

я дверь минувшаго безъ страха открываю

и без раскаянья былое призываю!

13

Та жизнь была тиха, какъ Ангела любовь.

День мирно протекалъ. Я вспоминаю вновь

безоблачныхъ небесъ широкое блистанье,

въ коляскѣ медленной обычное катанье

и въ предзакатный часъ -- бисквиты съ молоком.

Когда же сумерки сгущались за окномъ,

и шторы синiя, скрывая мракъ зеркальный,

спускались, шелестя, и свѣтъ полупечальный,

полуотрадный лампъ даль комнат озарялъ,

безмолвно, сам с собой, я на полу игралъ,

въ невинныхъ вымыслахъ, съ безпечностью священной,

я жизни подражалъ по-дѣтски вдохновенно:

изъ толстыхъ словарей мосты сооружалъ,

и поѣздъ заводной уверенно бѣжалъ

по рельсамъ жестянымъ...

14

Потомъ -- обѣдъ вечернiй.

Ночь приближается, и сердце суевернѣй.

Уж постлана постель, потушены огни.

Я слышу надъ собой: Господь тебя храни...

Кругомъ чернѣетъ тьма, и только щель дверная

полоской узкою сверкаетъ, золотая.

Блаженно кутаюсь и, ноги подобравъ,

вникаю въ радугу обѣщанныхъ забавъ...

Какъ сладостно тепло! И вотъ я позабылся...

15

И странно: мнится мнѣ, что сонъ мой долго длился,

что я проснулся -- лишь теперь, и что во снѣ,

во снѣ младенческомъ приснилась юность мнѣ;

что страсть, тревога, мракъ -- все шутка домового,

что вотъ сейчасъ, сейчасъ ребенкомъ встану снова

и въ уголку свой мячъ и паровозъ найду...

Мечты!..

Пройдутъ года, и съ ними я уйду,

веселый, дерзостный, но втайнѣ беззащитный,

и послѣ, можетъ быть, потомокъ любопытный,

стихи безбурные внимательно прочтя,

вздохнетъ, подумаетъ: онъ сердцемъ былъ дитя!

Владимiръ Набоковъ

21--22 августа 1918

Кабинетъ портретъ

На оборотной сторонѣ

Дарю на память Витя Кузнецовъ

дорогой Зинѣ

Фотографiя Бр. Горбуховыхъ

С. Балаково